Всякий сколь нибудь важный закон в современном конституционном государстве является компромиссом, выработанным различными партиями и прочими общественными обьединениями людей, выражающими требования тех или иных социальных групп, представителями которых они являются. Жизнь современного общества основана на компромиссах. Конституция и любой закон любого государства есть компромисс, примиряющий различные стремления наиболее влиятельных социальных групп в этом государстве. Поэтому современное государство вполне может быть не только буржуазно-демократическим, но и пролетарски-демократическим, оно может быть даже демократически-бесклассовым, без явного перевеса тех или иных социальных групп, если, конечно, в основу этого государства заложены конституционно-правовые нормы и конституционно-правовой суд, а не диктатура пролетариата, или диктатура де(pь)мократа, или любая другая "дура диктатура", в т.ч. националистическая.
Конституционно-правовой суд есть то учреждение, в котором отыскивается, констатируется и устанавливается право. У всех народов раньше, чем развилось определение правовых норм путем законодательства, эти нормы отыскивались, а иногда и творились путем судебных решений, в частности, английский суд. Стороны, вынося спорные вопросы на решение суда, отстаивали свои личные интересы; но каждая доказывала "свое право", ссылаясь на то, что именно на ее стороне обьективная правовая норма. Судья в своем решении давал авторитетное определение того, в чем заключается действующая правовая норма, причем обязательно опирался на общественное правосознание. Высоко держать знамя права и вводить в жизнь новые правовые нормы судья мог только тогда, когда ему помогало живое и активное правосознание народа. К сожалению, впоследствии эта творящая право истинная деятельность суда и судей была заслонена правотворческой законодательной деятельностью государства, особенно в России. Введение конституционных форм государственного устройства привело к тому, что в лице народного представительства был создан законодательный орган государства, призванный непосредственно выражать народное правосознание. Но даже законодательная деятельность народного представительства не может устранить значения суда для осуществления господства права в государстве.
В современном истинно демократическом конституционном государстве суд есть прежде всего хранитель действующего права; но, вместе с тем, применяя уже действующее право, он созидает и новое право. Первая статья швейцарского гражданского кодекса предписывает, чтобы в тех случаях, когда правовая норма отсутствует, судья решал дело на основании правила, которое он установил бы, "если бы был законодателем". Таким образом у наиболее передовых и демократических народов судья признается таким же выразителем народного правосознания, как и народный представитель, призванный законодательствовать, т.е. как депутат. Иногда отдельный судья имеет даже большее значение, т.к. в некоторых случаях он решает вопрос единолично, хотя и не окончательно, потому что его решение может быть обжаловано и пересмотрено. Все это показывает, что народ с развитым правосознанием должен интересоваться и дорожить своим судом, как хранителем своего правопорядка.
А что у нас? До 1864 года в Российской империи правового суда, можно сказать, не было, а все суды всех судили "от балды", т.е. как кто сочтет нужным. Рождением российского правового суда можно считать Судебные Уставы Александра Второго, которые по принципам, в них заложенным, соответствовали тем требованиям, которые тогда предьявлялись к суду в правовом государстве. Сначала российское общество с интересом и даже любовью отнеслось к новым судам, но не долго тешил нас обман. К концу прошлого века от Судебных Уставов Александра Второго остались лишь благие воспоминания, так как они постоянно подвергались "порче" и "чистке" в основном по двум направлениям. Во-первых, ряд дел, преимущественно политических, был изьят из ведения общих судов и подчинен особым формам следствия и суда сначала царским правительством, а потом эта "инициатива" была поддержана и усовершенствована правительством рабочих и крестьян до всемирно известных сталинских "судов троек". Во-вторых, независимость судей все время сокращалась, и суды ставились во все более зависимое положение от царей, генсеков и их правительств, которые преследовали при этом исключительно политические цели и которые сумели загипнотизировать внимание всего общества исключительно на политически-полицейской роли суда.
В дореволюционном суде присяжных существовало только две точки зрения: или политическая, или общегражданская. Конечно, может быть по отношению к уголовному суду политическая точка зрения при наших политических условиях была неизбежна, т.к. борьба за право при этом неизбежно превращалась в борьбу за тот или иной политический идеал. Но поразительно равнодушие нашего общества к гражданскому суду. Широкие слои общества совсем не интересуются деятельностью судов. Наша пресса никогда не интересовалась его значением для развития нашего права. Средства массовой информации никогда не сообщают никаких сведений о наиболее важных, с правовой точки зрения, его решениях кроме сенсационных процессов. Если бы общество контролировало наш гражданский суд, который, в силу своей специфики, находится в относительно независимом положении, то он мог бы оказать немалое влияние на упрочение нашего правопорядка. Когда говорят об отсутствии у нас гражданского правопорядка, то обычно указывают на недостатки нашего писаного права. Действительно, наш свод гражданских законов архаичен, кодекса торгового-коммерческого права вообще нет, другие области гражданского оборота почти не урегулированы точными нормами писаного права. Но тем большее значение должен был бы иметь у нас гражданский суд.
У народов с развитым правосознанием, как, например, у римлян или англичан, развилась стройная система неписанного права, а у нас гражданский правопорядок как был, так остается все в том же неопределенном и шатком состоянии. Конечно, у нас тоже есть право, созданное судебными решениями; без этого мы не могли бы существовать. Но ни в одной стране практика верховного кассационного суда не является такой неустойчивой и противоречивой, как у нас. Несомненно, что в непостоянстве нашего верховного суда, в т.ч. теперь и конституционного, виновато и наше общество, равнодушное к прочности и разумности господствующего среди него гражданского правопорядка. Даже наши теоретики-юристы мало этим интересуются. У нас нет даже специальных органов печати для выполнения этих задач. Невнимание нашего общества к гражданскому правопорядку тем поразительнее, что им затрагиваются самые насущные и жизненные его интересы. Это вопросы повседневные и будничные, от их решения зависит упорядочение нашей общественной, семейной и бытовой жизни.
Каково правосознание нашего общества, таков и наш суд. Мы не можем назвать имена судей, которые оказали бы благотворное влияние на наше общественное правосознание. За последнюю сотню лет из наших судов не выдвинулся ни один судья, который приобрел бы всеобщую симпатию и известность в российском и тем более в советском обществе. "Судья" у нас не почетное звание, свидетельствующее о беспристрастии, бескорыстии, высоком служении интересам права. У нас не существует нелицеприятного уголовного суда; даже более, того, наш уголовный суд превратился в какое-то орудие мести. Невежество, небрежность некоторых судей прямо поразительны, большинство же относятся к своему делу, требующему неустанной работы мысли, без всякого интереса, без вдумчивости, без сознания важности и ответственности своего положения. Люди, хорошо знающие наш суд, уверяют, что сколь нибудь сложные и запутанные юридические дела решаются не на основании права, а в силу той или иной случайности, указания начальства, сплошь и рядом процветает так называемое телефонное право и телефонный суд, когда приговор на осуждение или оправдание фактически выносит какой-нибудь председатель, секретарь или теперь мэр.
В широких слоях российско-советского общества отсутствует истинное понимание значения суда и уважения к нему. Это особенно сказывается на свидетелях и экспертах. Часто в наших судах приходится убеждаться, что свидетели и эксперты совсем не осознают своей настоящей задачи способствовать выяснению истины, что подтверждают распространенные ходячие термины типа "достоверный лжесвидетель" или "честный лжесвидетель". "Скорого суда" для гражданских дел у нас тоже нет; суды завалены массой дел. У нас формально, вроде бы, есть и свободные служители права сословие присяжных поверенных или народных заседателей. Но и здесь приходиться с грустью признать, что несмотря на свое формальное существование уже около 150 лет это "сословие" тоже ничего не дало для развития нашего правосознания и гражданского правопорядка, где борьба за право легко вытесняется другими стремлениями, когда наши адвокаты сплошь и рядом превращаются в простых дельцов. Это несомненное доказательство того, что атмосфера нашего суда и наше общественное правосознание не только не оказывают поддержки в борьбе за право, но действуют даже в противоположном направлении.
Суд не может занимать того высокого положения, которое ему предназначено, если в обществе нет ясного понимания его настоящих задач. Поражение русской что революции, что перестройки и события последних лет достаточно жестокий приговор нашему обществу. Теперь общество должно уйти в свой внутренний мир, вникнуть в него для того, чтобы освежить и оздоровить его. В процессе этой внутренней работы должно пробудиться истинное правосознание. Через горькие испытания российское общество должно прийти к пониманию того, что вместе с абсолютными ценностями личного самоусовершенствования и нравственного миропорядка необходимы также ценности относительные ценности обыденного, прочного и нерушимого правопорядка.
Многие считают, что несправедливо обвинять наше общество в слабости правосознания, т.к. в этом виновато не оно, а внешние условия то бесправие, та дура-диктатура, которая всегда господствовала и продолжает еще господствовать в нашей жизни. Отрицать влияние этих условий невозможно, но нельзя на них валить все, нельзя успокаиваться на признании того, что наша государственная жизнь слишком долго от Чингисхана до Сталин-мана нас не воспитывала, а развращала, что на общем пренебрежении к началу законности, на сознании его бессилия и ненужности воспитывались целые поколения русских людей. Если мы осознали это зло, то придем к выводу, что с ним нельзя больше мириться. Недостойно мыслящих людей говорить: мы развращены и будем развращаться и дальше, пока кто-нибудь не устранит развращающей нас причины. Всякий человек обязан сказать: я не должен больше развращаться, так как я осознал, что меня развращают, и где причина моего развращения. Мы должны теперь напрячь все силы своей мысли, своего чувства и своей воли, чтобы освободить свое сознание от пагубного влияния неблагоприятных условий. Вот почему задача настоящего времени в том, чтобы пробуждать правосознание российско-советского общества и вызывать его к новой жизни и деятельности. Были раньше, есть и теперь более или менее видные уголовные и, тем более, политические правозащитники типа Сахарова или Орлова, но большинство из них это всего лишь борцы за тот или иной политический идеал, а не "за право" в точном смысле этого слова.
Нет в мире выше ценности, чем ценность человека. Поэтому борьба за право в точном смысле этого слова это борьба за человека, борьба за его права. И тогда правосознание наших людей обязательно проявится, т.к. это будут их права, их правопорядок в их правовом государстве. Таким правовым государством у нас может быть только Евразийское государство, в основу которого положены именно права человека, а не права какой-либо группы, рода, клана, этноса, нации, народа или расы. И тогда евразийские суды будут судить не с позиций какой-нибудь групповой "балды", а с позиций права каждого конкретного человека. Евразийскому конституционно-правовому государству евразийский конституционно-правовой суд!
IVAsudy01"Истина"1996г.Наб.Челны